В этом курсе мы изучали русскую литературу ХХ в., в основном, советского периода. Представления студентов формировались чтением Замятина, Ахматовой, Булгакова, Платонова, Зощенко, Бабеля, Мандельштама, Набокова, Солженицына, Шаламова, Бродского, Вен. Ерофеева и других лучших писателей ХХ в.
"Почему..." Вот так вопрос! Я хотел было возразить, что в России, как и повсюду, есть счастливые люди. Но ведь и меня этот вопрос преследовал всю сознательную жизнь. Помню, летом 2006 года, во время диалектологической экспедиции в верховья Волги, я стоял на берегу озера Селигер. Изумительный водный овал, окаймленный темным лесом, облака вверху и внизу, мир, тишина, покой... Казалось, вокруг должны быть рассыпаны зажиточные города, веселые пристани, сказочные терема, в которых живут богатые, свободные люди. Среди такой умиротворенной природы не может не возникнуть мирная, жизнерадостная, производительная цивилизация... Но в нескольких шагах от берега стояла в развалинах церковь, где на месте купола рвано зияло небо, а пол был устлан толстым слоем коровьего помета... В окружающих деревеньках осталось доживать лишь несколько старух (чей диалект мы и собирали) и вконец спившихся бобылей... Школы давно закрылись, и единственное живое место в округе - это поселок таджикских рабочих, уже успевших соорудить для себя мечеть...
Центр селигерских краев Осташков по меркам провинциальной России вполне приличный городок, но какой же унылый, безвкусный, без малейшей искорки радости и вдохновения — и это на берегу такой сказочной озерной жемчужины! Вокзал, центральная улица, пристань, — все сделано так топорно, что чувствуешь настроение строителей: только отделаться бы поскорее. Поразительная несоразмерность между чуткой, аристократически строгой, духонаполненной природой — и убогой "культурной" средой. Как будто природа просит, чтобы ее оставили в покое, не трогали, не марали, чтобы безлюбые пришлецы поскорее ушли из этих мест...
"Почему" Порой винят суровый климат, долгие зимы, не благоприятные для развития цивилизации. Но сравнение с еще более северной и все-таки процветающей Финляндией да и всей Скандинавией опровергает такое объяснение. Там ведь нет ни среднерусских равнин, ни степей, ни чернозема - а они построили чудесную цивилизацию, мирную, изобретательную, добрую к человеку — и по благосостоянию во многом опережают остальную, климатически более мягкую Европу!
Помимо географического фактора выдвигается еще морально-религиозный. Россия — многострадальная земля, такова ее небесная участь, ее христианское назначение. "Удрученный ношей крестной, /Всю тебя, земля родная, /В рабском виде Царь небесный /Исходил, благословляя" (Ф. Тютчев). Однако страна, убившая десятки миллионов своих и чужих граждан и настроившая ГУЛАГи на огромных пространствах Европы и Азии, вряд ли может служить образцом христианской добродетели. И до сих пор незаживающие раны кровоточат в разных частях мира: и в Северной Корее, и в Афганистане, и в Закавказье, и в Украине...
Что же ответить студенту — так, чтобы не вышло слишком лирично или мистично?
Мне кажется, причина несчастий России - величина ее пространства и соответствующее чувство собственного величия. Основоположник славянофильства А. С. Хомяков заклинал дорогую ему Россию не гордиться своим простором и не подаваться на льстивые самозаклинания:
"Гордись!" - тебе льстецы сказали:
"Земля с увенчанным челом,
"Земля несокрушимой стали,
"Полмира взявшая мечом! <...>
"Красны степей твоих уборы,
"И горы в небо уперлись,
"И как моря твои озеры..."
Не верь, не слушай, не гордись!
("России", 1839)
Пространство пожирает и опустошает страну изнутри. "Мы живем, под собою не чуя страны", - сто лет спустя писал О. Мандельштам. Живущему в этой стране трудно почувствовать ее своей и нести за нее ответственность. Она не прилегает к коже, а вздувается, как огромный волдырь. Что бы ни сделал человек, эта страна все сведет на нет. Он насадит сад - а откуда-то нагрянут чужие и все заберут или разорят. Это страна всехняя и ничейная, в ней нет разгородок для личной свободы и ответственности, для сплоченного сообщества людей - сотруженников и сомышленников. Это страна ни для кого не своя, в том числе и для тех, кто правит ею. Они всё забирают у регионов, а регионы в ответ не хотят работать на столичных начальников, зарывающих свои сокровища где подальше. И поэтому все повисает в неопределенности: необеспеченность прав и невыполнимость обязательств, невозможность договоров, предполагающих взаимоответственность.
Говорят о ресурсном проклятии России, но есть еще более страшное — территориальное проклятие. Нельзя ни отдать эту территорию, ни освоить ее — только стыть и пустеть вместе с ней, впуская все глубже в каждый дом, в каждое сердце чувство безысходности.
Александр Солженицын упрямо твердил, что Россия нуждается в системе земств, местного самоуправления, и в этом он был великий реалист. Но он же полагал, что новая федеративная держава должна вобрать в себя все славянские республики и Казахстан, т.е. верил в благотворность общего государственного пространства и призывал к его расширению уже после распада СССР. "В 1991 упущена была – если она ещё была? – единственная здоровая перспектива: реальное, взаимокрепкое соединение трёх славянских республик с Казахстаном – в одно федеративное государство («конфедерация» – это дым)...", — писал Солженицын в своей публицистической книге "Россия в обвале" (1998). Казалось бы, как не понять, что местное самоуправление и такое огромное пространство, управляемое из одного государственного центра, — несовместимы? Сильные земства на необъятной земле, — эта утопия несбыточна для России. История показала, что введенные в 1864 г., на волне александровских реформ, земства, как форма самоуправления, все больше становились легальной оппозицией центральному правительству — и были отменены в 1918 г., едва большевики взяли власть.
Александр Кушнер писал в 1969 г.:
...Как много от слова до слова
Пространства, тоски и судьбы!
Как ветра и снега от Львова
До Обской холодной губы.
Так вот что стоит за плечами
И дышит с тобой заодно,
Когда ледяными ночами
Не спится и смотришь в окно.
Большая удача — родиться
В такой беспримерной стране.
Воистину есть чем гордиться,
Вперяясь в просторы в окне.
Но силы нужны и отвага
сидеть под таким сквозняком!
И вся-то защита — бумага
Да лампа над тесным столом.
"Большая удача... воистину есть чем гордиться". Поэт, публикующий это в СССР, сам понимает риторическую условность своих восклицаний. Обширность пространства - самый обманчивый и во всех смыслах пустой предмет для гордости. Как можно гордиться ничем, т.е. пустотой территории, которая обратно пропорциональна тому, что она содержит в себе? А бумага и лампа - плохая защита от "пространства, тоски и судьбы", как свидетельствуют судьбы многих русских писателей ХХ века: убитых, высланных, растоптанных, замолчанных, порабощенных, обездушенных...
Да и сам народ, уменьшаясь, раздавливаясь, под угрозой социального и физического вырождения, несет на себе иго этой "необъятной родины своей", где никак не может почувствовать себя хозяином. Иго пострашнее ордынского - да и доставшееся по наследству от той же Орды. "Бойтесь данайцев, дары приносящих".
Вот почему не слишком счастлива эта земля - она растерзана своими просторами и одержима духом пустоты, который не выносит никакого жизнеустроения на определенном месте. Как сказал бы Гегель, "абстрактная идея беспредельности уничтожает всякую жизненную
конкретность". Пьянство, воровство, коррупция, лень, ложь, насилие — это лишь многообразные формы запустения и отвлечения от конкретного труда жизни: нет твердого понятия о собственности, о реальности, о правде, о свободе, об индивидуальности, о гражданском долге, о человеческом достоинстве. Все это расплывается в абстракции великого пространства, которое никто не может чувствовать своим, ибо оно, как призрачный горизонт, отступает от каждого реального места, предает его, сметает в ничто. Великое и неопределимое "там" (там, в столице, там в Кремле, там, на небесах) торжествует над "здесь" и требует от него новых и новых жертв. Этот призрак великого пространства люди называют "Государством" и кормят своей плотью и кровью, своими детьми, своим имуществом, честью и свободой. Об этом - и Замятин, и Булгаков, и Ахматова, и Зощенко, и Платонов, и Набоков, и Солженицын — все, кого мы изучали в нашем университетском курсе.
Михаил Эпштейн
Комментариев нет :
Отправить комментарий
Какие новости для Вас актуальны ?