После Ниццы

Франция пережила очередную кошмарную атаку террористов - на этот раз орудием убийства стал грузовик, врезавшийся в толпу отмечавших День взятия Бастилии в Ницце. Символизм двойной - главный национальный праздник французов и самый фешенебельный курорт, олицетворение сытой расслабленности. На дворе разгар сезона отпусков, поэтому среди жертв не только французы.


В марте, когда взрывы прогремели в Брюсселе, президент Франции Франсуа Олланд заявил, что страна находится в состоянии войны. Тогда я предположил, что за громкими словами мало что стоит. Война — это кардинальная смена поведения и отказ от многих привычных вещей.

Реакция же европейцев на все более изощренные атаки прямо противоположная: не позволим преступникам заставить нас отказаться от ценностей открытости и нашего образа жизни.

Частота происходящего и очевидное бессилие спецслужб (хотя Франция не малоприспособленная к ЧП Бельгия, а страна с впечатляющими традициями в этой сфере) демонстрируют, что без переосмысления фундаментальных общественных установок переломить страшную тенденцию не получится.

«Израилизация» жизни, то есть подчинение всего устройства общества задачам обеспечения безопасности, представляется неизбежной, однако для этого нужно концептуальное обоснование перемен.

Израилю в определенном смысле легче, ведь история еврейского государства — это история войн с соседями, так что несколько поколений граждан практически рождались с пониманием того, что безопасность первична и требует жертв в прямом и переносном смысле. Современная Европа взросла и развилась на прямо противоположных принципах. Когда и в какой форме произойдет разворот к более традиционным подходам (которые были нормой еще полвека назад, достаточно вспомнить жесткость де Голля против любых форм радикализма), пока неясно.

На фоне Ниццы особенно абсурдно выглядят фанфары в честь самих себя, которые несколько дней назад звучали на саммите НАТО в Варшаве. Титаническим усилием воли альянс защитил страны Балтии и Польшу от российской угрозы, направив на восток Европы аж четыре батальона на ротационной основе. Радость по поводу проявленной решимости и без того была несколько удивительна, ведь вообще-то гарантии безопасности членам альянса должны сами собой разуметься без всяких специальных торжественных мероприятий.

А после вчерашних событий принятые решения и вовсе выглядят как попытка найти исчезнувшие ключи не там, где они потерялись, а под фонарем.

Наиболее шокирующим и сбивающим с толку является для европейцев тот факт, что все более страшная угроза исходит изнутри. Практически все самые громкие теракты 2000-х и 2010-х годов — дело рук граждан соответствующих стран, как правило, не попадавших до этого в поле зрения правоохранительных органов. И тут батальоны просто некуда выставить. Как и вообще непонятно, что делать.

Политические последствия очевидны: рост влияния крайне правых, начавшийся уже довольно давно, продолжится. Понятно, что страхи, связанные с терроризмом и миграцией (в сознании обывателя это единый конгломерат опасностей), стали одной из решающих причин никем толком не ожидавшегося ответа на британском референдуме. Череда голосований в ключевых странах в ближайшие полтора года принесет новые сюрпризы: президентские выборы в США в ноябре и во Франции следующей весной, парламентские выборы в Нидерландах и Германии в 2017-м, в Италии — в начале 2018-го (в последнем случае события могут ускориться, если премьер Ренци проиграет референдум об изменении конституции ближайшей осенью).

Во всех перечисленных случаях, за исключением Германии, есть шанс не просто на укрепление популистских сил, но даже на их приход к власти.

Если же этого и не случится, сдвиг всего политического ландшафта в правоконсервативном направлении практически гарантирован. Кстати, ближайшим тестом станут повторные выборы президента Австрии через два месяца. В мае представитель «зеленых» с минимальным перевесом выиграл у кандидата от крайне правой Партии свободы, однако второй тур отменил Конституционный суд из-за выявленных процедурных нарушений. Итог переголосования обозначит тенденцию.

Ницца не может не повлиять на дискуссию о будущем Евросоюза, которая активно началась после британского референдума. И так понятно, что эра федерализации и «открытых дверей» завершается. Рассуждения о необходимости и безальтернативности ресуверенизации, постепенном возвращении прав и возможностей национальным правительствам становятся все более общепринятыми. К этому, в частности, склоняются главный кабинет министров Европы, германский, и его глава Ангела Меркель. Порыв ее социал-демократического министра иностранных дел Штайнмайера вместе с французским коллегой Эйро на следующий день после «брексита» начать процесс резкого углубления интеграции во имя спасения европейского проекта повис в воздухе, не найдя никакой поддержки.

Если главным понятием становится «безопасность», то делегирование прерогатив наверх абстрактным наднациональным начальникам будет встречать быстрорастущее сопротивление жителей всех стран.

В форс-мажорных обстоятельствах граждане хотят понимать, кто несет ответственность за их спокойствие, так что легитимность отдаленных от обычного европейца органов власти снижается еще больше.

Вообще, волна насилия, которая воспринимается как все менее контролируемая кем-либо из властей, намного острее ставит вопрос о доверии истеблишменту, который и так является главным содержанием современной политики чуть ли не по всему миру. Элита давно оторвалась от «почвы» и живет в своем космополитически-глобальном сообществе. Это сродни классовому расслоению минувших эпох, но только в планетарном масштабе. Из истории известно, что легитимность правящего класса в глазах дискриминируемых масс может корениться в ряде факторов, один из которых — способность верхушки исполнять свои обязанности по обеспечению безопасности низов. Если этого не происходит, зреет бунт.

Неумение защитить от террористической угрозы сегодня является аналогом неготовности
отстоять свободу и независимость страны от внешнего захватчика 200 лет назад. Только теперь речь о глобальной элите, отрывающейся от корней, а потому особенно вопиюще теряющей легитимные основания для своей власти. Но и бунт, как видно по результатам выборов и опросов по всему миру, носит глобальный характер.

Борьба с терроризмом перестает быть чем-то, что связано с внешними обстоятельствами.

Что бы ни творилось в Месопотамии, даже если совместными усилиями всех, кого только можно, «халифат» будет разгромлен, это будет иметь очень мало влияния на поведение приверженцев радикального исламизма в Европе, США или где-то еще. Война против террора становится гражданской, то есть сугубо внутренней, по крайней мере такова ситуация в Старом Свете. Гражданскую войну не объявляют, она вспыхивает сама собой. И, судя по всему, она уже идет.

Федор Лукьянов