Представители властей на все лады твердят об ограничениях для иностранных производителей лекарств и медицинской техники. По оценке министра промышленности и торговли Дениса Мантурова, отечественные фармпредприятия получили достаточно государственных средств и уже начали производить конкурентоспособные препараты, которые полностью заменят импорт. Чиновники заверяют, что импортозамещение не приведет к дефициту лекарств: и чем чаще они это повторяют, тем больше хочется запасти таблетки впрок.
На местах чутко ловят сигналы верхов и переводят пациентов-льготников на отечественные препараты, нарушая ювелирно подобранные схемы лечения. Корреспондент «Новой газеты» побывала в саратовской аптеке и встретилась с родителями детей-инвалидов, уже пострадавших от импортозамещения и подорожания лекарств.
Насколько это серьезно?
В аптеке немноголюдно. Стильно одетая дама у окошечка зачитывает фармацевту длинный список лекарств от давления и болезней сердца. Строго спрашивает: «Неужели подорожало всё?» Красивая девушка по ту сторону стекла смотрит недружелюбно: видно, этот вопрос ей задают не в первый раз. «Таблетки, которые стоили дешевле 300 рублей, подорожали на треть, более дорогие — процентов на 25. Вот это, — дама проводит рукой по списку сверху донизу, — тянет на 3 тысячи. Через две недели мне нужно купить еще столько же!»
Следующий посетитель также интересуется препаратами от давления (все-таки не безосновательно президент решил объявить нынешний год национальным Годом борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями). «И здесь нет, уже во второй аптеке», — удивляется мужчина.
Называю, какие лекарства нужны мне. Ответ фармацевта обескураживает: «муколитик» есть только в таблетках, а не в нужных мне пакетиках (так вышло бы дешевле), детского жаропонижающего с «ибупрофеном» нет, сироп солодки (очень недорогой и вполне отечественный препарат) остался в количестве одной бутылочки, а дешевая оксолиновая мазь закончилась, и неизвестно, когда будет. Подумав, говорю: «Давайте всё. По две штуки».
«Оптовики стали пересматривать цены еще в третьей декаде декабря. Цена растет, но незначительно. Как бы мы ни кокетничали, доллар подорожал вдвое, а лекарства — на 2—3%, то есть меньше процента инфляции, — говорит Игорь Михайлов, председатель гильдии фармацевтов саратовской торгово-промышленной палаты. — Что будет дальше — вопрос. Понятно, что в экономике все серьезно, но вот насколько? Достигли мы уже наихудшей точки, или это нам только кажется?»
«На форумах прыщавые юнцы пишут: цены в аптеках растут, вот, мол, зарабатывают люди! Люди на этом теряют. Уровень конкуренции в фармацевтическом бизнесе зашкаливает: в Саратове это 2—2,5 тысячи человек на одну аптеку, а в Европе — 9 тысяч человек. Вылететь с рынка можно в один миг, поэтому предприятия готовы поступиться прибылью, лишь бы удержаться», — говорит Михаил Волков, совладелец аптечной сети «Лекарь».
Маленький гражданин и величие державы
Когда чиновники и патриотично настроенные комментаторы говорят об ограничениях для иностранных производителей лекарств, они наверняка пекутся о величии державы и вряд ли думают о восьмилетнем Сереже, живущем на окраине Саратова. У Сережи — ДЦП и эпилепсия. Четыре года назад ему уже пытались заменить швейцарский противоэпилептический препарат «топамакс» на отечественный «топалепсин» (для бюджета это дешевле почти в 10 раз). «Теоретически — это одно и то же, ведь действующее вещество указано одинаковое. В реальности — мой ребенок оказался в реанимации», — рассказывает Олеся. Малыш на два часа «ушел в статус» — это означает непрекращающийся приступ с остановками дыхания. После этого мама ребенка-инвалида стала покупать ему импортное лекарство за свои деньги. Но проблема оказалась серьезнее: клиническая картина изменилась, и приступ следовал за приступом.
Подбор и ввод нового препарата — ювелирная работа, занимающая несколько месяцев. Сережу возили из Саратова в РДКБ (нужно сказать, что поездки эти не бесплатны: бюджет оплачивает только дорогу и квоту, остальные расходы семья берет на себя — уходит 20—30 тысяч рублей). Удалось подобрать ему бельгийский препарат «кеппра», и состояние мальчика стабилизировалось.
«В месяц нам нужно полторы упаковки. В октябре в поликлинике сказали: «Кеппры» не будет, берите «эпикепран» (препарат в три раза дешевле. — Н.А.). Говорят: «Ну чего же вы боитесь, попробуйте, вдруг подойдет», — рассказывает Олеся. В сентябре, октябре, ноябре и декабре она покупала бельгийский препарат сама, за это время упаковка подорожала с 1750 до 1880 рублей. «Дело даже не в цене. А вдруг вообще перестанут завозить наш препарат на территорию России? Что я буду делать тогда?! Я ведь не имею права не дать ребенку препарат даже один день».
К счастью, саратовские семьи детей с ДЦП объединены в общественную организацию «Радость движения». Поодиночке мамы больных детей не видны с государственных высот, но вместе родители научились открывать почти любые двери. Олеся встретилась с руководством регионального минздрава. Сереже выделили льготную «кеппру» на январь и пообещали обеспечивать в течение года.
Принцип ручного управления встроен во все функции государства, и в системе помощи детям-инвалидам это особенно заметно. Если мама готова прошибать стены, ей «в порядке исключения» предоставляют то, что полагается по закону, — но только отдельно взятой маме в отдельно взятом случае.
Помимо противосудорожного средства Сереже постоянно нужны противовирусные, гепатопротекторы, иммуностимуляторы, витамины — их приходится покупать за свой счет, и это еще не все траты семьи с ребенком-инвалидом. Олеся показывает домашние сокровища: кинетический песок (500 рублей за килограмм), тактильные пазлы (180 рублей за штуку), мяч-фитбол (400 рублей), карточки, кубики… Сережа радостно узнает свои игрушки и всячески призывает маму поиграть. «А ведь врачи советовали положить его на кровать и не рыпаться: мол, это растение», — вспоминает Олеся. Гигантский шаг в развитии ребенка сделан мамой без помощи государства.
Олеся показывает летние фотографии: Сережа катается на специальном велосипеде. Мама пытается объяснить, что означает велосипедная прогулка для ребенка, который в обычных условиях не может даже сидеть. «Он крутит педали, он едет, вокруг него дети бегают. Он ощущает, что он сам что-то может, у него спина распрямляется. Когда я показала это фото в поликлинике, наша врач расплакалась». Такой велосипед стоит 35 тысяч рублей. Технику для Сережи приобрел благотворительный фонд, с которым связалась Олеся. Сейчас перед ней стоит очередная задача: найти благотворителей, которые могли бы купить стул для кормления, чтобы Сережа мог есть за одним столом со своей семьей.
…Уже прощаясь, Олеся попросила изменить имена ее и сына и не указывать фамилию: «Вдруг будет шумиха, придерутся к какой-нибудь запятой в наших документах и отберут препарат».
Поликлиника. Слабонервным не входить!
«Пойдемте с нами в поликлинику, сами всё увидите», — приглашает Юлия Сметанина. Ее дочери Насте — 15 лет, у девочки ДЦП и эпилепсия. В поликлинику ей нужно на обследование из-за ухудшения состояния здоровья. Осенью швейцарский противоэпилептический препарат «топамакс», который она должна принимать ежедневно, исчез из саратовских аптек. Перед Новым годом Насте выделили более дешевый препарат хорватского производства «топсавер», и у ребенка начались судороги.
Настя принимает «топамакс» с 10 декабря 2005 года (все назначения Юлия записывает в толстую тетрадь). Препарат ей подходил, почти три года ребенок находился в ремиссии, то есть приступов не было. В 2013 году мама покупала «топамакс» за свои деньги, хотя льготный препарат должен выдаваться бесплатно, а затем подала в суд иск о возмещении затрат. Фрунзенский районный суд принял решение — взыскать с регионального министерства здравоохранения 18 тысяч рублей, но чиновники продолжили судиться с матерью ребенка-инвалида в вышестоящей инстанции.
Процесс занял пять месяцев. Каждую неделю Юля ездила на заседания (прежде чем выйти из дома, мама должна найти того, кто посидит с больной девочкой: ведь физически Настя совершенно беспомощна). С тех пор у нее осталась толстая пачка распечатанных законов и постановлений, исчерканных маркером, — Юлия изучала их ночами, так как у нее нет денег на адвоката. «Когда суд во второй раз принял решение в мою пользу, я с этим ворохом бумаг подошла к представителю министерства и спросила: почему я должна всё это знать? Я обычная мать ребенка-инвалида, я хочу просто приходить в поликлинику, брать рецепт и обменивать его в аптеке на баночку с таблетками. Почему я не могу воспользоваться льготой, положенной мне по закону, без хождения по прокуратурам и судам? Представитель ничего не ответил».
В поликлинику нужно приехать к 10 часам утра. Поликлиника находится в старинном двухэтажном здании в центре города. Парковки для пациентов здесь нет, обочина завалена горами мерзлого снега. Друг семьи Андрей тормозит посреди проезжей части, мама с Настей на руках (девочка весит 50 килограммов) пытается насколько возможно быстро вылезти из машины и выбраться на тротуар. Здание состоит из нескольких пристроек: чтобы попасть из одного крыла в другое, нужно преодолеть множество крутых лестниц. Юля и Андрей несут Настю по очереди. Два марша вверх, прямо по длинному коридору, поворот, снова лестница вниз, потом вверх, еще одна узенькая лесенка, где с девочкой на руках можно протиснуться только боком, — и мы в лаборатории. У Насти берут кровь, теперь нужно в кабинет УЗИ. Снова лестницы, коридоры, повороты…
Фотосъемка всполошила поликлинику, из-за угла к нам спешит главврач Вера Харитонова. Главврач рассказывает, что здание поликлиники — исторический памятник, одна из пристроек обрушилась 15 лет назад. Поставить здесь лифт невозможно по техническим причинам, в рамках программы модернизации здравоохранения сделали пандус и навес над крыльцом, чтобы на пациентов, выходящих из архитектурного памятника, не падали сосульки с крыши.
Санитаров для переноски больных в штате нет. Как уверяет главврач, в экстренных случаях мобилизуется вся мужская часть персонала — водитель, охранник, массажист и заведующий поликлиникой.
Как объясняет заведующий поликлиническим отделением Владислав Сердюков, в соответствии со стандартами оказания медицинской помощи в заявке на льготные препараты указывают международные непатентованные наименования, а не торговые наименования. То есть для Насти заказан препарат, содержащий действующее вещество «топирамат». На торгах закупят то лекарство (швейцарский «топамакс», хорватский «топсавер» или считающийся отечественным «топалепсин»), которое дешевле.
После новогодних праздников «топамакс» появился в коммерческом отпуске. Юлия показывает свежий чек — 2165 рублей, в месяц нужно две упаковки. По закону детям-инвалидам положены бесплатные препараты не только по основному, но и по сопутствующим заболеваниям. В реальности мама покупает их сама. Транквилизатор «мезапам» — 370 рублей за упаковку, ферментное средство «микразим» — 300 рублей за упаковку, средство от дисбактериоза «бифиформ» — 400 рублей. Плюс небулайзер, аппарат магнитотерапии, тонометр, глюкометр и так далее. По 2 тысячи рублей в месяц уходит на памперсы. По закону их должны выдавать бесплатно, норма — 3 штуки в день (по факту — уходит 4), в 2014 году Сметанины получили только 180 штук. Денежную компенсацию за самостоятельно приобретенные подгузники выдают из расчета 16 рублей за штуку (такова цена госзакупки), реально в аптеках они стоят от 23 до 32 рублей за штуку. Деньги должны возвращать родителям в течение двух месяцев, в действительности, по словам Юлии, приходится ждать почти полгода. Пенсия по инвалидности составляет 8 тысяч рублей.
Юлия окончила экономический институт, но по специальности устроиться не может: «С таким количеством больничных меня ни один работодатель держать не будет». В прошлом году она зарегистрировалась как индивидуальный предприниматель и платит налоги — 24 тысячи рублей в год плюс 6% от дохода — и больше не имеет права на пособие по уходу за ребенком-инвалидом (5 тысяч рублей в месяц). «Где логика? Мама уходит на работу, но больной ребенок ведь не может остаться дома один, ее нельзя отвести в школу, значит, я должна заплатить няне или сиделке. Если бы 15 лет назад мне сделали кесарево сечение, у меня сейчас была бы совершенно здоровая дочь. Кто дал диплом государственного образца тем врачам, которые принимали у меня роды?! Государство виновато, что у меня ребенок-инвалид, а теперь отнимает у меня даже эти 5 тысяч!»
Главврач и нехорошие предчувствия
Ситуация с лекарствами тревожит не только больных, но и главврачей больниц. «Любого главврача лечебного учреждения, которое после новогодних праздников приняло больных, — можно сажать, так как по закону у него не может быть лекарств, — говорит руководитель одной из областных клиник. Беседовать с корреспондентом он согласился только на условиях анонимности. — Дело в том, что с 2015 года мы перешли на одноканальное финансирование. То есть деньги идут на конкретного больного в рамках конкретного отчетного периода. Это означает, что препараты, купленные в прошлом году, должны быть до нуля израсходованы на больных прошлого года. Прямо сейчас купить новые препараты мы не можем. По закону аукцион можно объявлять только при наличии денег на счетах. Деньги поступают обычно к концу января. Нужно понимать, что сумма будет примерно такая же, как и в прошлом году, а лекарства уже подорожали на 40—60%. Между объявлением аукциона и закупкой проходит
40—50 дней — это минимум. Лечить законными лекарствами мы сможем только с середины марта.
Все это еще полбеды. Сейчас по 90% аукционов поставщики просто не выходят на торги или отказываются исполнять уже заключенные контракты. Раньше их пугало внесение в реестр недобросовестных поставщиков. Теперь не пугает, так как угроза потерять бабло серьезнее, к тому же они заранее организовали с десяток запасных фирм.
Что делают главврачи? Самое страшное. Говорят: поставь мне хоть сколько-то лекарств. Получают 50 упаковок, а пишут 100. Государство подталкивает нас на эту очень далеко уводящую дорожку: либо ты вообще не лечишь — либо договариваешься с поставщиками вот таким способом», — главврач закуривает очередную сигарету и напряженно вглядывается в монитор системы видеонаблюдения, будто ждет, что за ним вот-вот придут
Надежда Андреева
Комментариев нет :
Отправить комментарий
Какие новости для Вас актуальны ?